Тотчас же зашелестели листки, и сотни глаз опустились вниз;на десятках длинных носов появились очки в деревянных оправах. Люди смотрели –и не верили своим глазам. Если в программе указано только семь демонов, а насцене их восемь, – значит, один из них настоящий! Не нужно быть ФомойАквинским, чтобы додуматься до этого. К тому же любой здравомыслящий человек неможет не признать, что высокий, худой «актер», сделавший столь эффектный выход,был гораздо больше похож на демона (каким каждый его себе представлял), чемостальные, в своих красных полинявших полотняных костюмах и стоптанных, не поразмеру подобранных туфлях. Только слепой мог не заметить столь очевидныхвещей. Ошеломленные зрители вертели головами, вытягивали шеи, чтобы получшеразглядеть то, что происходит на сцене и, сообразив, что дело нечисто,вскакивали со своих мест и бежали к выходу.

Восемь демонов! А тут и девятый появился. Рыжий, похожий нахитрого лиса демон не заставил себя долго ждать. Он бесшумно возник на сценепрямо из воздуха. На нем был элегантный белый костюм и легкие кожаные туфли,подобранные в цвет костюма, а на шее был небрежно повязан легкий бирюзовыйплаток с нарисованным на нем таинственным знаком (знающие люди могли легкоразгадать тот знак – тибетская мандала!)[68]. Это зрелищепривело непривычную к чудесам публику в состояние, близкое к безумию.

– Держись покрепче за это зеркало, приятель! –крикнул рыжий демон Маку. – Не вздумай его разбить! Такие зеркала – оченьредкие и дорогие вещи, они нередко помогали своим хозяевам в трудную минуту. Теперьты сможешь воспользоваться волшебным зеркалом, чтобы удачно сыграть свою роль вТысячелетней Войне…

– Нет! – перебил его Мефистофель. – Он недолжен этого делать! Зеркало – один из предложенных ему вариантов…

– А кто ты такой, чтобы указывать ему, что он должен, ачто не должен делать? И что, если он не захочет избрать предложенный тобойплан? Может быть, у него есть собственная голова на плечах.

– В мои планы, конечно, никак не входит навязывать емусвою волю, – начал оправдываться Мефистофель. Голос его, всего лишьнесколько мгновений назад грохотавший, словно гром, сразу стал мягким ивкрадчивым. – Я лишь советую ему не заглядывать в волшебное зеркало, ибоэто нарушит чистоту эксперимента, и все труды, затраченные на него, пропадутзря, к равному неудовольствию сил Света и Тьмы.

Зловещий низкий звук все нарастал, усиливался. Публика,охваченная суеверным ужасом, вела себя как толпа дикарей. Люди вскакивали,кричали, делали судорожные движения, бежали куда-то, не отдавая себе отчета,что они делают. Подхваченный общим стремительным движением, каждый из нихпытался ухватиться за что-нибудь; занавеси, портьеры, золоченые шнуры, длинныешлейфы дам – все это срывалось, сдиралось, втаптывалось в грязь. Слышался трескрвущейся материи и ломающихся кресел. То и дело истерично взвизгивали женщины,когда чьи-то дрожащие руки дергали их за юбку. Позабыв о галантности и правилаххорошего тона, мужчины теснили, пихали, толкали женщин, стремясь первымипробраться к выходу.

Растерявшиеся музыканты громко и нестройно заиграли гальярду[69]. Эти звуки привели толпу в полное исступление.

А в это самое время в тихом лесном уголке, под деревом,сидел гном Рогни, погруженный в размышления. Он обдумывал план мести демонуАззи. Рогни очень хотелось выдумать что-то совсем необычное и причинить рыжемудемону как можно больше неприятностей. Его личная обида на Аззи еще не былазабыта; к тому же, он испытывал огромное удовольствие, если ему случалось сбитьспесь с какого-нибудь высокомерного и самоуверенного демона. Рогни испытывалнеприязнь ко всем демонам; особенно же он не любил демонов рыжей породы –остроносых, хитрых, пронырливых, похожих на лисиц; а среди этих последних онменьше всего был расположен к демону по имени Аззи.

Насолить демону! Рогни собирался сделать то, что на егоместе сделал бы всякий гном, подвернись ему удобный случай. Любая пакостьдемону – праздник на душе у гнома. Демоны очень непочтительно относятся кМаленькому народу; они всячески притесняют гномов и называют их «бурдюками сихором». Само собой разумеется, гномы стараются платить демонам той же монетой.

Беда только в том, что в задуманном Рогни деле было многовсяких трудностей и неясностей. Подслушав разговор Аззи с Илит, он так и несмог понять хода интриги. Было совершенно очевидно, что Аззи что-то замышляетпротив Мефистофеля. Но что он собирается сделать? И что он уже сделал? Чтопослужило причиной вражды между этими двумя демонами? И что такое, в концеконцов, эта Тысячелетняя Война, из-за которой поднято столько шума? (Гномывообще не слишком хорошо разбираются в политике, и даже самые величайшиесобытия эпохи могут пройти мимо них). Сообщив Мефистофелю о случившемся, Рогниначал придумывать новый план.

Он сидел на шляпке огромного мухомора – оранжевой, с яркимижелтыми пятнами, – такой мухомор только гном мог съесть без рискаотравиться. Рогни, однако, не интересовали вкусовые качества этого мухомора. Онне ел, хотя челюсти его двигались непрерывно, словно он что-то жевал. Внимательныйнаблюдатель, наклонившись к коротышке-гному, мог бы услышать, как вдохновенноон скрежещет зубами, и увидеть, как он мелко сучит своими маленькими толстыминожками, переживая муки творчества.

– Рассказав об этом Фаусту, – бормотал Рогни себев бороду, – а потом еще и Мефистофелю, я здорово насолил Аззи. Но этогодля настоящей мести мало. Я должен выдумать что-то еще… Ну конечно! Я долженпопасть в Эмпиреи[70], где, я слышал обитают Светлые Духи всвоих хрустальных чертогах…

Едва Рогни успел договорить, как, подхваченный ураганнойсилой сотворенного им заклинания, он уже летел куда-то – сам не зная, куда…

– Где мы находимся? – спросил Мак у Мефистофеля.

– В одном из трактиров Латинского квартала вПариже, – ответил демон. – Среди студентов я чувствую себя легко исвободно. Они – мои давние приятели. Из всего рода людского, населяющегоподлунный мир, студенты, пожалуй, наиболее близки к чертям. А Париж,несомненно, заслуживает названия Города Дьявола. Я думаю, это вполне подходящееместо для начала последнего акта нашей исторической драмы, Фауст.